“Ленинградцы” (воспоминания блокадников). Послевоенная жизнь жителей ленинграда Ленинград послевоенное время в кратце

70 лет прошло с того дня. В самом городе сейчас участников и свидетелей тех событий – не более 160 тыс. человек. Потому важно каждое из воспоминаний. Собрать их как можно больше поставили себе целью сотрудники Музея обороны и блокады Ленинграда. Одна из них – Ирина Муравьева.

“В нашем архиве хранится несколько тысяч дневников и писем времен блокады, а также воспоминаний живших в городе во время осады, – рассказывает она. – Иногда документы своих близких приносят родственники, как это было с дневниками учительницы Клавдии Семеновой. Их нашла ее правнучка. Это небольшие записные книжечки. Записи короткие, но день за днем”.

Долгие годы говорилось о том, что в блокадном Ленинграде работали лишь Драмтеатр и Филармония…

Ирина Муравьева: Даже в самую тяжелую зиму 1941/42 гг. в городе работало несколько театров. В газетной афише от 4 января 1942 года значатся театры им. Ленсовета, Ленком, Музыкальной комедии, Драмы. Эвакуация их началась лишь в январе – феврале 42-го. Все 900 блокадных дней давали представления театры Краснознаменного Балтфлота, Дома Красной Армии, ТЮЗ, Малая оперетта, Камерный. И это тоже сыграло свою роль, прежде всего психологическую. Люди видели – жизнь в городе продолжается.

Знаю, что вы проводите также большую поисковую работу, устанавливая биографические данные тех, чьи документы оказались в вашем музее.

Ирина Муравьева: Волей случая попала к нам тетрадь Владимира Ге. Он вел записи в 1943 году. Было бы странно, представив в экспозиции дневник очевидца блокады, ничего не сообщить о нем самом. Из тетради была понятна лишь фамилия автора записей – Ге. Уж не родственник ли он известному русскому художнику? Поиск продолжался 5 лет. Перелистывая странички в очередной раз, обратила внимание на слово “управляющий”. Зацепилась за него, ведь управляющие могли быть тогда только в банке. Так и вышло. Был там до лета 1941 года секретарем парторганизации Владимир Ге, правнук художника Николая Ге. Постепенно установила все адреса, где он жил в войну и после войны, нашла его дочку Татьяну, ради которой он и взялся за дневник (ей сейчас 80 лет), а также внучку.

Сладкая горечь земли

Воспоминания Зинаиды Павловны Овчаренко (Кузнецовой).

Провела в городе все 900 блокадных дней. Похоронила за это время отца и бабушку, братья погибли на фронте. Сейчас ей 85.

22 июня 1941 года мне исполнилось 13. Гуляла в этот день с подругой по городу. У магазина увидели скопление людей. Там висел репродуктор. Женщины плакали. Мы поспешили домой. Дома узнали: началась война.

Семья у нас была – 7 человек: папа, мама, 3 брата, 16-летняя сестра и я, самая младшая. Сестра еще 16 июня отправилась на теплоходе по Волге, где война ее и застала. Братья добровольцами ушли на фронт, папа был переведен на казарменное положение в Лесном порту, где работал слесарем. Мы с мамой остались одни.

Жили мы за Нарвской заставой, тогда это была рабочая окраина. Кругом дачные поселки, деревни. Когда немец наступал, всю нашу улицу запрудили беженцы из пригородов. Шли нагруженные домашним скарбом, несли и вели за руки своих детей.

Я помогала дежурить в сандружине, где командиром звена была моя мама. Однажды увидела, как в сторону Ленинграда от Средней Рогатки движется какая-то черная туча. Это были фашистские самолеты. По ним стали стрелять наши зенитки. Несколько подбили. Но другие пролетели над центром города, и вскоре мы увидели невдалеке большие клубы дыма. Потом узнали, что это разбомбили продуктовые Бадаевские склады. Они горели несколько дней. Горел в том числе и сахар. Голодной зимой 1941/42 годов многие ленинградцы, у кого хватало сил, приходили туда, собирали эту землю, вываривали ее и пили “сладкий чай”. И когда уже земля была не сладкая, ее все равно копали и тут же ели.

К зиме папа наш совсем ослаб, но все равно часть своего трудового пайка пересылал мне. Когда мы с мамой пришли его проведать, из двери барака кого-то выносили в столярную мастерскую. Это был наш папа. Отдали свой паек хлеба за 3 дня женщинам с папиной работы, чтобы они помогли маме отвезти его на Волковское кладбище – это другой конец города. Женщины эти, как только съели хлеб, так и бросили маму. Она повезла папу на кладбище одна. Шла с санками вслед за другими людьми. Выбилась из сил. Мимо везли сани, нагруженные телами умерших. Извозчик разрешил маме прицепить к ним сани с папиным гробом. Мама отстала. Придя на кладбище, увидела длинные рвы, куда складывали покойников, и как раз папу вытащили из гроба, а гроб разбили на дрова для костра.

Лампадка в ночи

Из блокадного дневника Клавдии Андреевны Семеновой.

Не прекращала работать все 900 блокадных дней. Была глубоко верующей, увлекалась музыкой и театром. Умерла в 1972 году.

1942 г. 29 марта. В 6 утра артобстрел. В 7 часов по радио сообщили отбой. Пошла в церковь. Много народу. Исповедь общая. Причастилась Святых тайн. Пришла домой в 11. Сегодня Вербное воскресенье. В 3.30 тревога по радио. Истребители. Зенитки “разговаривают”. Чувствую усталость, болит правая нога. Где-то мои дорогие? Слушаю по радио хорошую передачу. Чилийская песня на гавайской гитаре, Лемешев.

5 апреля. Сегодня Пасха Господня. В пол-седьмого утра пошла в церковь, простояла обедню. День солнечный, но холодный. Стреляли сейчас зенитки. Страшно.

22 апреля. Я в стационаре при больнице. Ноге несколько лучше. Питают сносно. Главное – дают масло (50 гр. в день) и сахар – порция для дистрофиков. Конечно, мало. Ночью была сильная канонада. Днем тихо. Вялость в людях и в природе. Тяжело ходить.

1 мая. Рабочий день. На улицах мало флагов, никаких украшений. Солнце чудное. Первый раз вышла без платка. После работы пошла в театр. “Свадьба в Малиновке”. Место было хорошее. В пол-восьмого дома. Был артобстрел.

6 мая. Тревога была в 5, в пол-шестого кончилась. День холодный. Взяла на 10 мая билет в Филармонию на 5-ю симфонию Чайковского, дирижер Элиасберг.

17 мая. В пол-шестого начался сильный обстрел, где-то близко. В 7 была в Филармонии. Хорошо пел Михайлов “Город любимый, город родной, я снова с тобой”.

“Мы победим!”

Из дневника Владимира Ге.

В войну служил политруком кавалерийского эскадрона. После войны преподавал в ленинградских вузах. Умер в 1981 году.

1943 г. 22 июля. Сегодня исполнилось 25 месяцев со дня начала великих испытаний. Я не в состоянии хронологически освещать события, буду делать краткие зарисовки. Если не суждено будет самому воспользоваться, пусть эти строки останутся памятью обо мне для моей бесконечно любимой дочурки. Подрастет, прочтет и поймет, как жили и боролись люди за ее будущее счастье.

25 июля. Вчера Сталин подписал приказ о провале летнего наступления немцев. Думаю, следующим летом будем праздновать победу. Разгром Германии возможен даже в этом году, если союзники все же высадят десант в Европе. А ведь было время, многие не верили в наши силы. Помню разговор в августе 1941-го с майором Т. в столовой комсостава в Пушкине. Он знал меня еще мальчиком. В армии служит лет 10. Отеческим тоном, похлопав меня по плечу, он сказал: “Володенька! Наше с тобой положение безнадежно. Наши войска под Ленинградом, даже некуда будет отступать. Мы в мышеловке. И обречены”. В те дни многие метались: эвакуироваться из города или остаться? Прорвется немец в город или нет?

19 августа. Сегодня был в кино, фильм “Неуловимый Ян”. Начался артобстрел. Стены содрогались от близких разрывов. Но публика спокойно сидела в темном зале. Досмотрели до конца. Таков теперь быт ленинградцев: ходят в кино, в театры, а где-то рядом рвутся снаряды, замертво падают люди. При этом работа предприятий и учреждений не прекращается. Где же фронт, где тыл? Как определить границу между геройством и беспечностью? Что это – мужество или привычка? Каждый в отдельности взятый ленинградец ничего такого не совершил, чтобы наградить его орденом, но все они вместе взятые, безусловно, воплощают в себе звезду Героя Советского Союза.

4 сентября. В последние дни освобождены 10 городов в Донбассе, взят Таганрог. 23 августа был на концерте джаза Шульженко и Корали. Во время концерта объявили о взятии Харькова. Зал рукоплескал стоя. Раздавались возгласы: “Да здравствует наша Красная Армия!”, “Да здравствует товарищ Сталин!”

31 Декабря. У нас назначен новый командарм. Низкого роста, коренастый, говорит медленно, увесисто, видимо, волевой, жесткий человек. Этот будет покрепче предшественника. Его приход подкрепляет предположение, что нашей армии предначертаны наступательные операции не местного значения.

1944 г., 7 января. Похоже, город доживает последние месяцы блокады. Помню всеобщее ликование ленинградцев, когда впервые после 5-месячного перерыва по улицам загрохотали трамваи. Было это 15 апреля 1942 года. А сегодня трамвай уже стал обычным явлением, и, когда приходится ждать его больше 5 минут, это вызывает недовольство.

24 января. Наша армия взяла Петергоф, Красное Село, Стрельну, Урицк. На днях возьмем Пушкин и Гатчину. Наши соседи взяли Мгу, Волхов. Еще несколько дней – и Ленинград будет полностью недосягаем для артобстрелов. Двигаемся вперед. Возможно, сегодня в последний раз вижу свой город. Начинается кочевой образ жизни…

Из дневника восьмиклассницы 239-й школы г. Ленинграда В.Петерсон

Из дневника 11-летней Тани Савичевой

Савичевы умерли.

Осталась одна Таня.

Умерли все».

Саму Таню в тяжелом состоянии вывезли в августе 1942 г. Она умерла от прогрессирующей дистрофии 1 июня 1944 г. в поселке Шатки Нижегородской области. Выжила ее старшая сестра, о чем Таня не знала.

Приходится все переносить. … Все это зачтется на дороге предстоящей жизни. Надо мужаться. Быть выносливой и силой воли подавить ужасы голодной смерти. Другого выхода нет.

Рецепт «Супа из ботвы брюквы с мукой»

(из книги, изданной в Ленинграде в 1942 г.)

Ботва брюквы – 190 гр. Соль - 5 гр.

Мука - 3 гр. Жиры - 5 гр.

Лук - 5 гр. Специи - 0, 03 гр.

Годы войны многое определили в жизни города. Даже к началу 1953 г. население Ленинграда составляло примерно 2,5 млн. человек (80% довоенного). Особенно не хватало мужчин от 20 до 50 лет. Но уже с 1944 г. начался процесс восстановления. Особое внимание обращалось на развитие судостроения и квалифицированного машиностроения. Заводы возобновляли выпуск мирных товаров. Заводы «Электросила» и Металлический вновь выпускали генераторы и турбины. На Ленмясокомбинате освоили производство остро необходимого пенициллина. Одновременно сохранялось и росло производство военной продукции, Под руководством В.Я. Климова создавались реактивные двигатели для МИГов, ТУ, Илов. Ж.Я, Котин на Кировском заводе разрабатывал новые модели танков. Проектировались новые типы подводных лодок, в том числе атомных. Ленинградцы участвовали в создании Арзамаса-16 (центра создания атомного оружия), и первой в мире АЭС в Обнинске. Быстро оживала ленинградская наука, особенно ориентированная на военно-промышленный комплекс. В гораздо более трудной ситуации находились другие отрасли науки. После августа 1948 г. в Ленинграде, как и во всей стране, началось преследование генетиков. Была разгромлена школа физиологов Л.А. Орбели. Вскоре последовали удары по языковедам, историкам, экономистам.

В 1948 г. был принят новый Генеральный план развития города. За 20-25 лет городская территория должна была почти удвоиться, а население составить 3,5 млн. человек. Но общегородской центр теперь сохранялся в исторической части города. Намечалось вывести город к морю в прибрежной части Васильевского, Крестовского, Петровского, Вольного островов. В ходе восстановительных работ наиболее заметные раны были залечены. Заняли свои места знаменитые памятники. На месте огородов вновь разбивали цветочные клумбы. Горожанам возвратили 125 тыс. радиоприемников, изъятых в начале войны. Завершилась постройка стадиона им. С.М. Кирова. Осенью 1945 г. были заложены Приморский и Московский парки Победы. Были возведены капитальные мосты – Каменноостровский и Ушаковский. В 1950-1951 гг. убрали трамвайное движение с Невского проспекта. В 1950 г. водопровод и канализацию имели почти все горожане, а центральное отопление – 25%. В 1944 г. вернули старые названия Невскому, Литейному проспектам, Садовой улице, Дворцовой площади и другим городским магистралям. Но в последующие годы в рамках борьбы с «космополитизмом» и другими кампаниями переименования в историческом центре продолжалось. Гагаринская стала улицей Фурманова, Геслеровский – Чкаловским проспектом.

Но повседневный быт менялся крайне медленно. До 15 декабря 1947 г. сохранялась карточная система. Рабочие получали в день 700 г хлеба, служащие – 500 г, иждивенцы и дети – 300 грамм. Сохранялся высокий уровень преступности. В июле 1947 г. из Эрмитажа было похищено 24 древних изделия из золота и драгоценных камней, найденных при раскопках в Керчи. Похититель был найден. Была разоблачена преступная группа с участием работников городской прокуратуры, суда, милиции, горжилотдела и т.д. Крайне острым был жилищный кризис. На ряде заводов люди ютились в цехах, бытовках, по нескольку десятков человек в комнатах для одиноких. Одевались бедно. 15 декабря 1947 г. была отменена карточная система и проведена денежная реформа. Новые розничные цены в три с лишним раза превосходили довоенный уровень. При среднем размере зарплаты менее 500 руб. килограмм хлеба стоил 3-4 руб., мяса 28-32 руб., масла – 60 руб. В последующие годы цены снижались семь раз. Особенно интенсивно снижались цены на водку. Но в августе 1948 г. вдвое подорожал проезд в трамвае. Увеличились цены на железнодорожные билеты. «Добровольно-принудительный» характер носила подписка на Государственные займы, равнявшаяся как минимум месячному заработку. Постепенно в жизни успешной части горожан - партийно-государственного и хозяйственного аппарата, верхов интеллигенции, узкой категории высокооплачиваемых рабочих, части торговых работников - входили новые радиоприемники, телевизоры, модная одежда.

Остро стояли вопросы здравоохранения, медицинского обслуживания. Восстанавливалась сеть санаториев, домов отдыха, пионерских лагерей, стадионов. В 1952 г. олимпийскими чемпионами стали ленинградцы Г. Зыбина (метание молота), Ю.Тюкалов (гребля). По мере закрытия госпиталей в их здания возвращались школы. С 1944 г. по 1954 г. действовало раздельное обучение девочек и мальчиков. К 1952 г. была ликвидирована детская беспризорность. Восстановилась деятельность вузов. Появились новые кафедры и специальности: ядерной физики, радиофизики, геофизики, вычислительной математики, океанографии, математической физики, радиохимии и т.д. Но высшая школа в полной мере испытала удары идеологических кампаний.

Реальное руководство государственной и общественной жизнью оставалось в руках партийного аппарата. Он всячески раздувал культ личности Сталина. Особенно это проявилось в декабре 1949 г. в дни 70-летия вождя. Между тем, в окружении Сталина шла «подковерная борьба», непосредственно затронувшая Ленинград и ленинградцев. С 1944 г. Жданов переехал в Москву, став на время вторым человеком в руководстве. Выдвиженцы из Ленинграда становились секретарями обкомов партии и ЦК республик. В марте 1946 г. секретарем ЦК ВКП (б) стал А.А. Кузнецов. Членом Политбюро ЦК в 1947 г. был избран председатель Госплана СССР Н.А. Вознесенский, работавший в Ленинграде до конца 1930-х гг. Это вызывало недовольство г.М. Маленкова И Л.П. Берия. Смерть Жданова в августе 1948 г. изменила соотношение сил.

Началом т.н. «Ленинградского дела» стало заседание Политбюро ЦК с участием Сталина 15 февраля 1949 г. В ходе его А.А. Кузнецову, первому секретарю Ленинградского ОК и ГК ВКП (б) П.С, Попкову, председателю Совета министров РСФСР М.И. Родионову был предъявлен ряд обвинений: незаконное якобы проведение Всероссийской оптовой ярмарки в январе 1949 г., попытки противопоставления Ленинградской парторганизации ЦК ВКП (б) и т.п. Тут же Н.А. Вознесенского обвинили в сокрытии «антипартийного поведения» Попкова. 22 февраля в Ленинграде прошел объединенный пленум обкома и горкома партии с участием Г.М. Маленкова. Руководителем партийной организации города был избран В.М. Андрианов. Началась «охота за ведьмами». В общей сложности в 1949-1952 гг. были сняты с работы, частично репрессированы свыше 2 тыс. руководителей партийно-советских, хозяйственных органов, в подавляющем большинстве перенесших блокаду. В августе-октябре 1949 г. были арестованы Вознесенский, Кузнецов, Попков и другие. Всего было расстреляно около 30 человек. Был ликвидирован Музей обороны города – символ героизма и стойкости ленинградцев. Даже в 1953 г. никак не было отмечено 250-летие города. Все это не было случайным, изолированным явлением. Оно говорило об обстановке в стране в целом, сказывалось на духовной жизни.

С окончанием войны она стала более разнообразной: вернулись из эвакуации театральные коллективы, шли съемки на студии «Ленфильм», публиковались новые книги и стихи. В 1948 г. начались передачи Ленинградского телевизионного центра. В 1949 г. состоялась премьера балета Р.М. Глиэра «Медный всадник» (в главных партиях великие артисты Н.М. Дудинская и К.М. Сергеев). Художник Ю.М. Непринцев в 1950 г. выставил картину «Отдых после боя». Большой популярностью пользовались кинофильмы «Небесный тихоход», «Подвиг разведчика». Но одновременно вновь усилились ледяные ветры идеологических кампаний. 9 августа 1946 г. на заседании Оргбюро ЦК ВКП (б) с участием Сталина слушался вопрос о деятельности Ленинградской писательской организации. Ленинградские литературные журналы обвинили в проповеди упадничества, в публикации незрелых произведений. Основной удар пришелся на творчество А.А. Ахматовой и М.М. Зощенко. 14 августа было опубликовано постановление ЦК ВКП (б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Журнал «Ленинград» был закрыт. Ахматову и Зощенко исключили из Союза писателей. Их перестали печатать, лишив возможности заработка. Волна разнузданной критики затронула многих деятелей ленинградской культуры. В 1949-начале 1953 гг. в рамках политики «государственного антисемитизма», возникшей в эти годы, шла кампания борьбы с т.н. «космополитизмом». Подлинных ученых – евреев, русских и людей других национальностей – обвиняли в «буржуазном объективизме», «пресмыкательстве перед Западом». Был разгромлен политико-экономический факультет ЛГУ, где арестовали шесть профессоров из семи; уволен выдающийся историк В.В. Мавродин. В Москву уехали выдающиеся музыканты Г.В. Свиридов, Д.Д. Шостакович, С.А. Самосуд; кинорежиссеры С.А. Герасимов, М.К. Калатозов, А.Г.Зархи и другие. Город во многом терял свои выдающиеся духовные позиции столичного центра.

Воспоминания Тамары Адамовна Лукк.
В 1945 - 13 лет. В 1953 (год смерти Сталина) - 20 лет. В 1964 (год смещения Хрущева) - 32 года.

Вопрос: Расскажите, пожалуйста, о послевоенных годах, как складывалась судьба, как начали трудовую деятельность?
Ответ: До четвертого класса училась в Горках. Экзамены за 4-й класс сдавала в Ославье. Закончила семь классов Тресковицкой средней школы. Зимой в Тресковицах жили неделями (сперва по частным домам, потом в общежитии при школе), а с весны до раннего снега пешком по лесной дороге, 5-6 человек. В 1949 году окончила семь классов, исполнилось 16 лет. Поехала в Ленинград поступать в инструментально-музыкальный техникум (математика шла хорошо), не удалось, заболела мама. Но поступать куда-то было надо В Выборге годичная школа "счетовод-бухгалтер" по двойной системе, союзного значения. 1 октября начинались занятия, отзанималась год. В Выборге нас посылали на практику в деревни. Разгуливать в темноте мы остерегались, потому, что часто приходили финны в свои бывшие дома и уходили со словами - мы еще вернемся. К тому времени их всех выселили и население было вологодским, в основном.
В 50-ом году вступила там в комсомол. Когда вернулась никому не сказала и на учет не встала. Но в дальнейшем с мужем обсуждали и вступление детей в комсомол и в партию и одобряли, считая, что это придает ответственности человеку. Ни я, ни муж в партии не были, но по работе мне предлагали вступить не раз. Партийными у нас все пастухи были.
Начала работать в своем колхозе счетоводом и работала пока не вышла замуж. Колхоз был очень скромный. Оплата производилась трудоднями, потому в колхозе велся громадный учет. Например, скосить конкретное поле стоило три трудодня. Его можно было скосить за день, заработав эти три трудодня. В конце года набиралась сумма трудодней. За каждый можно было что-то получить. Например, по 5 грамм меду, по 3 грамма шерсти. У меня за первый год накопилось 800 трудодней (включая учебу). По результатам работы колхоза оценивалась стоимость одного трудодня, в зависимости от того как сработал колхоз. В 50-ом году в нашем колхозе он стоил 5 копеек и в конце года я получила 160 рублей за 800 трудодней. В 54 году, уже в Тресковицах в богатом колхозе "Штурм" трудодень стоил 10 рублей.
Вопрос: Доводилось ли в эти годы выезжать из деревни и зачем?
Ответ: В Ленинград ездила каждую неделю на рынок продавать молоко, масло, сметану. Этим и жили. В 1946 году часто ездила в Нарву за хлебом, здесь его купить было негде. В Нарве целых домов совсем не осталось, жили в подвалах. Ленинград тоже был очень сильно разрушен.

Вопрос: Платили ли налоги?
Ответ: Налог платили со всего: за корову, за яблоню, за скотину, за землю... Два кило шерсти, кило масла, сколько-то яиц. Хоть есть у тебя куры, хоть нет, а яйца сдашь. Приемные пункты были в Волосово. Не скажу как в городе, а в Волосово в магазинах у нас было все. Денег не было.

Вопрос: А чем кормили скотину?
Ответ: Поросенка кормили травой, зерном, картошкой. Это теперь воображают, а у нас все сами выращивали. Лен сеяли.

Вопрос: Было ли медобслуживание в послевоенное время?
Ответ: С медициной после войны было лучше, чем сейчас. Тогда больницы открывались, теперь закрываются. Сегодня мне чтобы в больницу попасть надо направление получить в амбулатории. Амбулатория в Большой Вруде, работает по расписанию, автобусы, практически, не ходят, потом в Волосово. Очень стало плохо.

Вопрос: Много ли пили алкоголя в деревне и были ли бездельники?
Ответ: У нас совсем не пили - финская деревня. Ну, может где-то, кто-то, но я не знаю. Пиво варили, это да. Лентяи наверно были, как и везде, но не особо. И не из-за водки. На то, какие сейчас, ничего похожего. У женщин вообще моды не было. Раз в году, когда все убрано, на "праздник урожая" женщины варили какой-то квас, что ли, хмельной, а может какой подобный напиток. Самогонки вообще не помню. Но у нас в доме мужчин то не было... Пиво варили. Особенно у мамы хорошо получалось. Это не брага была, брага другое - калью по-фински. Бочка с квасом всегда была.

Вопрос: Когда появилось электричество?
Ответ: Для нас, простых людей, электричество появилось в 1957 году. До этого электричество подавалось от дизеля, который работал на известковом заводе, но не всем, только работникам завода, в школу, сельсовет, на водонапорную башню. Простые люди использовали керосиновые лампы для освещения. Керосин продавался. С появлением электричества стало очень хорошо.

Вопрос: Где Вы брали воду?
Ответ: В деревне было три колодца, мы брали воду с ближайшего "на Федотке". Чтобы принести два ведра требовалось минут 40. Позднее появилась деревянная водонапорная башня для снабжения фермы, но там нам давали воду неохотно.

Вопрос: Ваш родной язык финский, мужа эстонский. Почему вы детей этим языкам не научили?
Ответ: А как их учить? Я на эстонском говорю слабо, муж на финском слабо. С первого дня наш общий язык был только русский. И в деревне, где я вышла замуж говорили только по-русски. Семья мужа возвратилась из Эстонии после войны намного раньше нас. Они туда на лошади уехали (под Тарту), на ней и вернулись, не дожидаясь формирования поезда. К тому моменту от их Тарасино ничего не осталось, все сгорело. В Волосово, в райисполкоме, они получили направление в Тресковицы, тут были пустые дома, выписали лес на строительство нового дома, сдали лошадь и всю сбрую. Быстро построились. В 1954-ом мы поженились и оба оказались в русскоговорящей деревне.

Вопрос: Известно, что в местности типично было хуторное хозяйство, как получилось, что хуторов не осталось?
Ответ: Про ликвидацию хуторов не знаю, это было до меня, в начале 30-х. Знаю, что на хуторах жили эстонцы, финны жили в деревнях. Сегодня хуторами называют места на которых когда-то либо жили, либо находились строения, либо это место чем-то отлично от остальных.

Вопрос: Как обстояло дело с образованием в послевоенные годы? Можно ли было закончить институт после деревенской школы.
Ответ: Можно и многие институты заканчивали. Школы были повсеместно. Мой брат, например, закончил неполную среднюю в деревне, потом 10 классов в Волосово, поступил в военное училище и закончил службу полковником. И он не один такой.

Вопрос: Как Вы встретили известие о смерти Сталина? И как люди вашего круга относились к советской власти?
Ответ: Дело было так. Утром завтракаем с подружкой, рассказываю ей, что видела удивительный сон, будто Сталин умер и лежит он в колонном зале (что такое колонный зал я и сейчас не знаю). Не успела договорить, заходит один гражданин, решил какие-то дела по работе и говорит: - "Кстати! А вы знаете что Сталин умер?". У нас никто волосы на себе не рвал, но другие рассказывали, что плакали и ревели. К советской власти относились нормально, принимали как есть. Мама Сталина не любила. Ленин, говорила интеллигентный, а Сталин посадский. Мы не горевали. Горевали, что 8 марта "на носу", а все мероприятия были отменены

Вопрос: В вашей семье двое детей, а семье ваших родителей восемь, что типично для того времени. В ваше время типично было иметь немногодетные семьи?
Ответ: Детей двое не потому, что не прокормить, а я не знаю как так. Оглядываясь вокруг, у всех было по два, три, одному ребенку.

Записано в апреле 2012 года.

День похорон Тамары Адамовны был первым весенним днем 2013 года, с кучевыми облаками, которые бывают только летом..

Войну никто из нас не ждал. 22 июня 1941 года в столовой училища, во время завтрака, мы молча выслушали выступление Молотова по радио, а через три дня, уже в форме офицера и в звании инженер-лейтенанта, я уезжал в Москву, чтобы проследовать к месту службы во Владивосток. Владивосток для меня не был новым городом, в 1939 году я проходил там практику.

Я принял подводную лодку М-14. Это было небольшое судно с экипажем в двенадцать человек и двумя торпедными аппаратами на носу. Водоизмещение лодки – 240 тонн. На этих подводных лодках я уже плавал прежде, но для того чтобы на ней воевать, нужно было детально вспомнить устройство лодки и все, что связано с ее управлением.

На М-14 я отплавал около трех лет. Позиционная служба, охрана берегов и эскорт караванов, шедших из США с грузами для нашей страны, – такова была наша работа.

Позже меня перевели на подводную лодку Щ-133. Это было среднего размера судно с шестью торпедными аппаратами (четыре в носу и два на корме), с экипажем в 36 человек. Водоизмещение – около 700 тонн. На этой подводной лодке я участвовал в боевых действиях против Японии и был награжден орденом Красной Звезды. В 1945 году, прощаясь с экипажем лодки, командир «Щуки» Владислав Гарвалинский поднял бокал и произнес очень приятные для меня слова: «Мой тост – за лучшего инженера-подводника Тихоокеанского флота Бориса Грибанова!..»

После окончания войны я сдал Щ-133 в ремонт во Владивостоке, принял новенькую подводную лодку С-52 и на ней ушел в Порт-Артур. На всех этих судах я плавал в качестве инженера-механика.

В 1947 году меня назначили начальником Лаборатории живучести корабля в Военно-морском училище, которое я окончил, и я прибыл к новому месту службы – вернулся в Ленинград.

После подводной лодки служба начальником лаборатории показалась мне раем. Окно моего маленького кабинета на первом этаже Адмиралтейства выходило в зелень Александровского сада. Тишину, от которой я совершенно отвык на судах, нарушали только телефонные звонки. В десять утра уборщица приносила свежие газеты, в двенадцать – обед в кают-компании училища и в шесть вечера – конец работы. Еще будучи курсантом, на танцах я познакомился с Кларой Шмидт, которая тогда заканчивала десятилетку. Больше года мы встречались, а потом Клара стала моей женой. Через год после начала войны Клара приехала ко мне во Владивосток. Нам дали квартиру, и началась наша семейная жизнь. Там же, во Владивостоке, родились обе наши дочери – в 1943 году Татьяна, а двумя годами позже – Ольга.

Теперь я приходил домой ежедневно в половине седьмого вечера, -миновали те времена, когда я плавал на подводных лодках и неделями не появлялся дома. А если и появлялся, то ни одну ночь не спал спокойно, потому что на лодке всегда что-то происходило: или она ремонтировалась, или готовилась в поход, или на ней что-то ломалось, или кто-то из моих матросов напивался, или шла зарядка аккумуляторов, или нужно было срочно снять замеры наличия топлива и провести ночную проверку...

Впервые за много лет у меня появилось свободное время, – я к этому не привык: все годы крутился, как белка в колесе, не зная ни покоя, ни отдыха.

Послевоенный Ленинград выглядел мрачно: краска на домах облезла, чувствовалось, что город перенес тяжелые дни блокады. Однако восстановление города шло быстро, ремонтировались и красились фасады домов, восстанавливались разрушенные здания, налаживалось движение городского транспорта, открывались гостиницы и рестораны, появилось множество пивных и закусочных.

Потихоньку оживала и культурная жизнь города – появились объявления о выставках картин из запасников музеев и из частных собраний. По воскресеньям в Русском музее начали читать лекции о русской живописи. Я стал ходить на лекции, начал покупать книги по искусству, посещал выставки и общался с коллекционерами.

Начал я присматриваться и к картинной торговле в городе. Комиссионных магазинов, торговавших картинами, было много. Принимали на комиссию и продавали картины зачастую совершенно некомпетентные люди. В комиссионных магазинах, торговавших мебелью, например, тоже принимали картины, а оценивали их художественные достоинства... мебельщики, ничего, конечно же, не понимавшие в живописи.

Из всех приемщиков картин, которых я узнал, только двое разбирались в живописи: Владимир Шибанов из комиссионного магазина в доме 7 по Невскому проспекту и Василий Фролов из магазина в доме 102 по той же улице. Там картины оценивали и продавали на галерее второго этажа – на первом торговали готовым платьем, мехами и предметами прикладного искусства. Мы звали этот магазин «галеркой».

Магазин, в котором работал Шибанов, был расположен рядом со зданием Адмиралтейства и моей лабораторией. Возвращаясь с работы, я почти каждый вечер посещал его, так и познакомился с Шибановым. Оказалось, что Владимир – тоже военный моряк, всю войну прослуживший в Кронштадте. Мы быстро нашли с ним общий язык и подружились. Впоследствии познакомились наши жены, и мы стали дружить семьями. Его отец, довольно известный художник и коллекционер Александр Георгиевич Шибанов, прославился тем, что запечатлел в живописи пушкинские места. Владимир познакомил меня с ним. Мне очень нравились взаимоотношения отца и сына Шибановых. Когда отец заглядывал к сыну в магазин, Владимир всегда подходил к нему и целовал его в щеку, несмотря на присутствие покупателей. Относился он к отцу с большим почтением. Старший иногда ворчал на младшего за то, что Владимир слишком часто прикладывался к спиртному – кронштадтская морская привычка.

Владимир, на мой взгляд, был самым сведущим человеком в живописи из тех, кто торговал картинами в Ленинграде. Дома он имел небольшую справочную библиотеку по живописи. Много знаний Владимир получил от отца, который хорошо разбирался в русской и западной школах живописи. У отца была хорошая коллекция картин, так что Владимир рос среди произведений искусства, в обществе коллекционеров и художников. Его отец собирал картины преимущественно западной школы, очень любил англичан и французов. Сам Владимир тоже собирал картины, но как-то вяло, без энтузиазма, безалаберно – просто приобретал вещи, которые его чем-то затрагивали. У него были картины разных времен и направлений, но в каждой была какая-то изюминка, которая трогала его. Он всегда с охотой объяснял, в чем увидел эту «изюминку», почему приобрел картину. Расставался с картинами Шибанов без особой боли и быстро находил утешение в новых.

После войны в Ленинграде коллекционеров картин было много. Большинство из них собирали русскую школу, и только несколько человек – западную. Западная живопись стоила в несколько раз дешевле русской. Хорошего голландца XVII века на доске можно было приобрести за 300-400 рублей. Дороже всего стоили работы Айвазовского и Левитана, недешев был и Шишкин. В Москве картины оценивались почти вдвое дороже, чем в Ленинграде.

Коллекционеры русской живописи делились на два лагеря: одни собирали реалистов, то есть передвижников, академистов и демократов-шестидесятников, другие – так называемых «леваков», то есть группы «Мира искусств», «Бубнового валета» и «Ослиного хвоста».

Абстракционистов в первые послевоенные годы, насколько мне известно, активно в Ленинграде никто не собирал, но интерес к ним был. Погоня за их работами началась позже, когда наши ученые и дипломаты, побывав в Европе, поняли, что это за искусство и какое значение ему придает весь мир.

Кроме того, негативные высказывания нашей прессы о русских художниках левых направлений и абстракционистах в конце концов пробудили интерес к этим мастерам среди коллекционеров и художников, и наша интеллигенция всерьез обратила внимание на «левых» художников. Тех, кто бывал за границей, поражали высокие цены на работы некоторых русских художников, эмигрировавших во время революции за рубеж и там прославившихся. За картины эти платили огромные деньги – тысячи, десятки тысяч долларов. У нас же они практически ничего не стоили...

Первыми коллекционерами абстрактного искусства стали несколько профессоров Ленинградского политехнического института. Западную живопись в Ленинграде собирали академик Раздольский, профессор Ложкин, профессор Жданов и другие. С коллекцией Дмитрия Аркадьевича Жданова я познакомился уже после моего переезда в Москву, в 1962 году. У него было очень внушительное собрание западных мастеров.

А в Ленинграде в 1947-1948 годах я перезнакомился со всеми видными коллекционерами и приблизительно знал, кто что любит и кто чем дышит.

БОРЬБА С БАНДИТИЗМОМ В ПОСЛЕВОЕННОМ ЛЕНИНГРАДЕ. ***************************************************************************** Ленинград пережил страшную блокаду, голод, бомбежки. Люди ждали окончания войны, но в итоге наступивший мир принес новые испытания. Город стоял в руинах, повсюду нищета, разруха и разгул уличной преступности: появились банды и убийцы-одиночки. В послевоенные годы почти не охотились на драгоценности и деньги, воровали, в основном, одежду и продукты. Ленинград был переполнен сомнительными элементами и отчаявшимися от нищеты людьми. Горожане больше не умирали от дистрофии, но большинство из них продолжали испытывать постоянное чувство голода. Например, рабочие в 1945-46-х годах получали в день 700 грамм хлеба, служащие – 500 грамм, а иждивенцы и дети – всего по 300 грамм. На «черном рынке» продуктов было предостаточно, но для обычной питерской семьи со скромным бюджетом они были недоступны.

Неурожай 1946 года еще более усугубил ситуацию. Неудивительно, что кривая преступности в Ленинграде быстро ползла вверх. Грабители-одиночки и организованные банды действовали во всех районах города. Одно за другим следовали ограбления продовольственных баз, магазинов, квартир, случались вооруженные нападения на улицах, во дворах, подъездах. В руках у бандитов после войны было огромное количество огнестрельного оружия, его нетрудно было найти и добыть на местах недавних боев. Лишь за один четвертый квартал 1946 года в городе было совершено более 85 разбойных нападений и вооруженных ограблений, 20 убийств, 315 случаев хулиганств, почти 4 тысячи краж всех видов. Эти цифры рассматривались тогда, как очень высокие. Надо учесть, что среди бандитов было много участников войны. На фронте они научились стрелять и убивать, и поэтому не раздумывая решали проблемы с помощью оружия. Например, в одном из Ленинградских кинотеатров, когда зрители сделали замечание курившей и громко разговаривающей компании, раздались выстрелы. Погиб милиционер, было ранено несколько посетителей.

Преступники из уголовной среды даже следовали своеобразной моде - носили металлические фиксы на зубах и низко надвинутые на лоб кепки. Когда ленинградцы видели, что к ним приближается шайка таких молодых людей, они в первую очередь крепко сжимали продуктовые карточки. Бандиты выхватывали прямо на лету заветные клочки бумаги, подчас оставляя всю семью жить впроголодь целый месяц. Сотрудники правоохранительных органов пытались сбить волну преступности. Раскрываемость составляла примерно 75%. Однако, в бедном, полуразрушенном городе орудовали не только уголовные банды. Преступную деятельность вели и некоторые чиновники, которые поняли как извлечь выгоду из своей власти. В город на Неве возвращались эвакуированные, остро вставали вопросы распределения жилья, возврата имущества и т.д. Нечестные дельцы пользовались и имеющимися сведениями – какие ценности плохо охраняются. В 1947 году из кладовых Эрмитажа украли 24 уникальных изделия из золота и драгоценных камней. Похититель был найден и осужден, а ценности возвращены.В тот же год была разоблачена крупная банда, в которую входили преступники и чиновники из городской прокуратуры, суда, адвокатуры, горжилотдела, милиции. За взятки они освобождали из-под стражи, прекращали следственные дела, незаконно прописывали, освобождали от призыва. Другой случай: начальник автотранспортного управления Ленгорсовета отправлял в оккупированные районы Германии грузовики якобы за оборудованием. На самом же деле вывозил оттуда ценности, материалы, строил здесь дачи. Знаменитая банда «Черная кошка», которая стала известна многим благодаря фильму «Место встречи изменить нельзя» на самом деле была огромным преступным сообществом. Основную деятельность она вела в Москве, но ее следы были обнаружены и в городе на Неве.

В 1945 году ленинградские милиционеры раскрыли громкое дело. Расследование серии квартирных краж в доме №8 на Пушкинской улице вывело на след подростковой шайки. С поличным взяли верхушку банды – учащихся ремесленного училища №4 Владимира Попова по кличке Чеснок, Сергея Иванова и Григория Шнейдермана. Во время обыска у главаря, 16-летнего Попова, обнаружился любопытнейший документ – клятву кодлы "Черная кошка", под которой было проставлено кровью восемь подписей. Но поскольку совершить преступления успели только трое участников, они и отправились на скамью подсудимых. В январе 1946 года на заседании народного суда 2-го участка Красногвардейского района Ленинграда был оглашен приговор: подростки получили от одного до трех лет колонии. Была распространена и организованная преступность. Причем, часто банды составлялись не из уголовников, а простых граждан. Днем это были обычные работники ленинградских предприятий, а ночью... Так, в городе действовала банда братьев Глаз. Это было настоящее организованное преступное сообщество. Банду возглавляли братья Исаак и Илья Глаз, она насчитывала 28 человек и имела на вооружении два автомата «Шмайсер», шесть пистолетов ТТ, восемнадцать гранат, а также легковую автомашину, на которой бандиты проводили разведку мест будущих преступлений и путей обхода, и грузовик... За короткое время, с осени 1945-го по март 1946 года, банда совершила 18 ограблений, применяя именно тактику ночных налетов. В зону действия этой преступной группировки входили Невский, Калининский, Московский и Кировский районы города. О размахе деятельности банды можно судить по тому факту, что система сбыта награбленного охватывала рынки Харькова и Ростова! Банда братьев Глаз имела целый арсенал. Операцию по разгрому банды разработал в марте 1946 года оперативный работник угрозыска бывший фронтовик Владимир Болдырев. Сотрудники угро устроили засады в местах вероятного совершения очередных ограблений. В результате при нападении на магазин на Волковском проспекте преступников блокировали и задержали. Операция была проведена так, что ни единого выстрела не прозвучало. В 28 квартирах у родных и знакомых преступников было изъято 150 рулонов шерстяных тканей, 28 рулонов сукна, 46 рулонов шелковой ткани, 732 головных платка и 85 тысяч рублей! Отличительная черта деятельности этой банды состояла в том, что ее главарям удалось установить тесные отношения с некоторыми влиятельными работниками государственного аппарата Ленинграда и области. Для их подкупа бандиты выделили даже специальный фонд в размере 60 тысяч рублей. Несмотря на серьезные усилия, на реформирование ленинградского Уголовного розыска, преступность отступала медленно. Иначе и быть не могло, ибо ее основные причины - послевоенная разруха, тяжелое экономическое положение населения - менялись медленно. В период с 1946 по 1950 годы Ленинградским городским судом было рассмотрено 37 дел по обвинению в бандитизме, по которым осуждено 147 человек.