Князь михаил борисович. Последние времена независимости тверского княжества

Михаил Борисович Шеин М. Б. Шеин принадлежал к старомосковскому боярскому роду. Начал службу рындой в Серпуховском походе царя Бориса и тут же затеял местнические споры с князьями Б. М. Лыковым и A. A. Телятевским и у первого выиграл его. Принимал участие в Береговой службе

последний Великий князь Тверской

Потеря Тверским княжеством независимости

О положении Тверского княжества во второй половине XV века Н. М. Карамзин пишет так:

Первые попытки Твери войти в состав Литвы

Ещё в 1427 году, почти сразу после смерти Василия I (1425), великий князь рязанский Иван Фёдорович, а затем и князь пронский поступили на службу литовскому великому князю Витовту . В то же время и тверской князь Борис пошёл к нему на службу, при этом оставив себя властителем над тверскими князьями-своими подручными. Более того, поскольку мать малолетнего Василия II, София, была дочерью Витовта, сама Москва, фактически, находилась под его властью (или хотя бы опекой). Литовский князь хотел короноваться и объединить Русь с Литвой, но поляки не допустили этого, увидев в таком шаге угрозу распространению католичества на подвластных Витовту землях. В 1430 году Витовт умер, так и не достигнув своей цели. В Литве началась очередная междоусобица, а на Руси - печально известная феодальная война.

8 сентября Иван осадил Тверь и зажёг посад. Через два дня (10 сентября) из Твери бежали почти все князья и бояре, оставив Михаила одного в этом гибельном положении:

Он мог либо спастись бегством, либо сдаться Ивану. Михаил выбрал первое и бежал следующей же ночью в Литву. Только тогда епископ Кассиан, князь Михаил Холмский и другие князья, бояре и просто земские люди, до конца сохранявшие верность своему властителю, «отворили город Иоанну, вышли и поклонились ему как общему монарху России».

Иван III запретил войску грабить город и окрестности. 15 сентября он въехал в Тверь и в тот же день даровал княжество своему сыну Ивану Младому (наследнику престола).

После падения Твери

Михаил Борисович приехал вскоре в Краков к Казимиру IV и просил его оказать помощь в борьбе против Ивана III. Но польский король оценивал ситуацию здраво и видел, что Московское княжество уже не в том состоянии, что при Витовте. Он отказал Михаилу, о чём сообщил Ивану III.

Впрочем, Михаил получил от Казимира два небольших имения - «двор» Лососиная в Смоленском округе и имение Печихвосты в Волынском округе. Известно, что он умер осенью 1505 года.

Браки и дети

Михаил был женат дважды:

• Первая жена - София (? - 7 февраля 1483), дочь Симеона Олельковича.
• Вторая жена - внучка Казимира IV, великого князя Литовского и короля Польского.

Сыновей не было ни в том, ни в другом браке. Династия Тверских князей после смерти Михаила Борисовича, таким образом, прервалась.

Первые попытки Твери войти в состав Литвы [ | ]

Ещё в 1427 году, почти сразу после смерти Василия I (1425), великий князь рязанский Иван Фёдорович , а затем и князь пронский Иван Владимирович поступили на службу литовскому великому князю Витовту . В то же время и тверской князь Борис пошёл к нему на службу, при этом оставив себя властителем над тверскими князьями - своими подручными. Более того, поскольку мать малолетнего Василия II , София, была дочерью Витовта, сама Москва, фактически, находилась под его властью (или хотя бы опекой). Литовский князь хотел короноваться и объединить Русь с Литвой, но поляки не допустили этого, увидев в таком шаге угрозу распространению католичества на подвластных Витовту землях. В 1430 году Витовт умер, так и не достигнув своей цели. В Литве началась очередная междоусобица, а на Руси - печально известная феодальная война .

Начало правления Ивана III [ | ]

В 1462 году умер Василий II, и в Москве на престол взошёл Иван III . Поначалу он был осторожен:

С тверским [князем], своим шурином, он [Иван] тотчас по смерти отца своего заключил договор, в котором положительно охранялось владетельное право тверского князя над своею землей…

Но для подобной осторожности действительно были веские причины: Тверь располагалась на пути к Новгороду, а тамошняя боярская республика была всё ещё сильна.

В 1467 году на Руси началась новая эпидемия повальной болезни. И в это тяжёлое время первая жена Ивана, сестра Михаила Борисовича, умерла от горячки. Говорили, что она была отравлена . Впрочем, достоверных подтверждений тому нет.

Последние годы Тверского княжества [ | ]

В 1463 Иван III подчинил Ярославль, в 1471 подавил Новгородское восстание , а в 1478 окончательно присоединил Новгород к Москве . Совершенно очевидной была тенденция в его политике к собиранию русских земель под единым началом, устранению уделов других князей. Михаил Борисович искал единственно возможной защиты - у Литвы . Пример Новгорода (1478) был неутешителен, но другого шанса у тверского князя не оставалось.

В 1483 году Михаил Борисович овдовел. Это дало ему возможность просить руки внучки Казимира IV , великого князя литовского и короля польского. Узнав о тайной связи Михаила с Литвой, Иван III был возмущён и, вероятно, обрадован появлению повода к расправе над Тверью .

В 1485 году Иван III похоронил свою мать, инокиню Марфу, и зимой же объявил Михаилу войну, что вызвало следующую реакцию:

Сей князь, затрепетав, спешил умилостивить Иоанна жертвами: отказался от имени равного ему брата, признал себя младшим , уступил Москве некоторые земли, обязался всюду ходить с ним на войну…

Им [боярам] нельзя уже было, - говорит современник, - терпеть обид от великого князя московского, его бояр и детей боярских: где только сходились их межи с межами московскими, там московские землевладельцы обижали тверских, и не было нигде на московских управы; у Ивана Васильевича в таком случае свой московский человек был всегда прав; а когда московские жаловались на тверских, то Иван Васильевич тотчас посылал к тверскому великому князю с угрозами и не принимал в уважение ответов тверского…

Тверичи, увидев, что Михаил им больше не защитник, перешли на сторону Москвы : князья Андрей Микулинский и Осип Дорогобужский вступили на службу великому князю (первому он дал в кормление Дмитров , второму - Ярославль). Затем к Ивану поехали и многие другие тверские бояре.

Михаил хотел бежать в Литву. Он послал туда надёжного человека, но его задержали люди Ивана. Они предоставили великому князю письмо Михаила к Казимиру IV, что явилось достаточным доказательством измены, ведь Михаил обещал не вступать ни в какие отношения с Литвой, а в письме ещё и «возбуждал Казимира против Иоанна» . Михаилу не оставалось ничего, кроме извинений. Он отправил в Москву Тверского епископа и князя холмского, но их не приняли.

Взятие Твери Иваном III [ | ]

Иван велел новгородскому наместнику, боярину Якову Захарьевичу, идти со всеми силами на Тверь, а сам 21 августа 1485 года выступил из Москвы «со многочисленным войском и с огнестрельным нарядом (вверенным искусному Аристотелю)» .

8 сентября 1485 года Иван осадил Тверь и зажёг посад. Через два дня (10 сентября) из Твери бежали почти все князья и бояре, оставив Михаила одного в этом гибельном положении:

…Приехали толпой к Ивану Васильевичу и били челом принять их на службу…

Михаил мог либо спастись бегством, либо сдаться Ивану. Он выбрал первое и бежал следующей же ночью в Литву. Только тогда епископ Вассиан , князь Михаил Холмский и другие князья, бояре и просто земские люди, до конца сохранявшие верность своему властителю, «отворили город Иоанну, вышли и поклонились ему как общему монарху России» .

Иван III запретил войску грабить город и окрестности. 15 сентября он въехал в Тверь и в тот же день даровал княжество своему сыну Ивану Младому (наследнику престола) .

Тверь в XV веке. Рис. А.Д. Виноградова

Когда в 1425 году на тверской престол вступил великий князь Борис Александрович, жизни княжеству оставалось ровно 60 лет, но об этом, конечно, не догадывались.

Вообще 1425 год как-то не заладился для тверских князей: за один год на великом княжении побывали четверо из них. Но если 67-летний Иван Михайлович почил мирно, то его сын Александр и внук Юрий скончались один за другим (26 октября и 26 ноября) от «морового поветрия», то есть от чумы, которая разразилась тогда в русских землях. Понятно, что ничем существенным такие краткие княжения не были отмечены.

Борис, другой сын Александра, решил сложнейший вопрос о престолонаследии (внуки, дядья или племянники?) предельно просто и незатейливо, по принципу старшинства: он явочным порядком забрал великое тверское княжение, а юному племяннику Ивану Юрьевичу отдал малозначащий Зубцов. Но ведь не совсем же обездолил!

Если в тверской земле смуты закончились при Иване Михайловиче, то в соседней Москве они только теперь разгорелись. Да так, что за 20 лет настоящей междоусобной войны потенциал, накопленный за целый век, со времен Ивана Калиты, был почти полностью израсходован. Конечно, речь идет не столько о материальном богатстве (хотя и о нем тоже), сколько о политическом капитале.

Московский великий князь Василий I умер за несколько дней до Ивана Михайловича Тверского, и приходится с удивлением говорить о каком-то мистическом совпадении во времени, но с противоположными последствиями. Спор за московский престол между Василием II и Юрием Галицким не является предметом нашего анализа в этом очерке, но касаться его всё же придется, поскольку тверитяне в стороне не остались.

Глядя на разгоравшуюся в Москве династическую распрю, Борис Александрович Тверской понимал, что ждать оттуда военной угрозы, слава Богу, не приходится. От татар Тверь отделывалась дежурной данью. Но оставался могучий западный сосед - литовский великий князь Витовт, надумавший к своим 75 годам стать королем независимой Литвы, для чего необходимо было отделиться от Польши. Каковы могли быть его аппетиты на востоке, сказать трудно, но подстраховаться тверитянам было не зазорно.

Новому тверскому князю Витовт приходился двоюродным дедом, и посему Борис Александрович, заключая с ним договор о дружбе и взаимопомощи, не забыл ввернуть слово «дед» как дополнительную гарантию: «А господину моему, деду, великому князю Витовту, мене, князя великого Бориса Александровичя тферьскова боронити ото всякого, думою и помочью. А в земли и в воды, и во все мое великое княженье Тферьское моему господину, деду, великому князю Витовту не вступатися... Яз, князь велики Борис Александрович, волен, кого жалую, кого казню, а моему господину, деду, великому князю Втовъту, не вступатися».

Не правда ли, странно, что до сих пор в науке встречается мнение, что тверской князь по этой грамоте вступал в вассальные отношения. Ее стилистика, по-моему, скорее напоминает ультиматум. А уж касающийся тверских удельных князей пассаж «Поидет ли которыи к моему господину, деду, к великому князю Витовту, и он отчины лишен...» не только звучит прямой угрозой в адрес потенциальных ослушников, но и Витовта одергивает, чтоб тот не принимал изменников. Тут не вассальностью пахнет, а дедовщиной со стороны внука. Но грозный Витовт, умилившись нежным словом «дед» рядом с вежливым «господин», не стал обращать внимания на явную дерзость тона.

Заручившись от Литвы по договору 1427 года дипломатической и военной поддержкой, Борис Александрович получил, учитывая ослабление Москвы, карт-бланш на самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику. Как же он им распорядился?

Во внешнеполитическом отношении наиболее правильно, наверное, будет употребить в этом случае глагол «присматривался». Выжидательная тактика оказалась необходимой и полезной и в связи с кончиной Витовта в 1430 году. Его смерть ни в коем случае не нарушила письменных договоренностей с Литвой, а вот начавшаяся там внутренняя борьба за власть сняла психологическую напряженность с сердца тверского князя: западному соседу теперь некоторое время было не до конфликтов с Тверью.

Но совершенно нейтральным к событиям в Литве Борису Александровичу остаться не удалось. В споре Свидригайла и Сигизмунда за литовский великокняжеский престол он поддержал первого, помогая и военной силой. Эта поддержка объяснялась ориентацией Свидригайла на восточных славян и православие, а не на Польшу и католичество. Увы, 1 сентября 1435 года Свидригайло потерпел серьезное поражение от Сигизмунда и перестал быть значимой политической фигурой. Наверное, не стоило Твери так прозрачно обозначать свои предпочтения, и теперь приходилось вновь беспокоиться за свои границы и земли, поскольку Сигизмунд мог не простить поддержку соперника.

Что же касается отношений с Москвой, то Борис больше подыгрывал законному князю Василию II и даже принял его в Твери после бегства того из Москвы, но не озлоблял явно против себя и его соперника Юрия Галицкого (вот так бы и с Литвой!).

В 1438-м или начале 1439 года был заключен московско-тверской договор на условиях, благоприятнее которых для Твери не было ни прежде, ни потом. Правда, когда летом 1439 года татарский хан Улуг-Мухаммед пришел с войском под Москву и осаждал ее десять дней, Борис Тверской не пришел на помощь москвичам. Лишь движение татар в сторону Твери вынудило его выдвинуться навстречу и заставило татар отступить. Итоговый результат заслонил первоначальную нерешительность, и москвичи не стали попрекать тверского князя этим бездействием.

В 1441 году тверские полки помогали Василию Московскому в походе на Новгород, с которым у тверитян были давние и постоянные тяжбы. В последующие несколько лет Борис Александрович посылал свои войска в пограничные новгородские волости уже самостоятельно, причем многострадальный Торжок был захвачен и разграблен дважды подряд. Во время второго набега, в августе 1445 года, многие суда с товарами из Москвы и Новгорода (да и новоторжские тоже) увели в Тверь, а те, что остались, затопили вместе с ценным грузом в Тверце. Москвичи не отреагировали на урон, видимо, из-за больших собственных внутренних проблем.

В феврале 1446 года в Москве произошел государственный переворот: к власти пришел Дмитрий Шемяка - сын Юрия Галицкого, а Василий II был ослеплен и отправлен в Углич. Борис Тверской с этого времени твердо встает на сторону князя-изгнанника, что делает ему честь во всех отношениях, в том числе - в этическом. У нас нет возможности подробно рассказать о замечательном памятнике тверской литературы, именуемом «Инока Фомы слово похвальное о великом благоверном князе Борисе Александровиче», где описываются и эти события. Но тон этого сочинения - явно осуждающий относительно Дмитрия Шемяки. И действительно, Борис Тверской выступил против узурпатора. Фома констатирует: «...от всех стран стицахуться людие в дом святого Спаса /Тверь. - В.В. / и к великому князю Борису Александровичю, но и он же прима их, и уппокоиваа их, и утешая их, и подмагаша их иже кто чим скуден... Но и всех их отпущаше ко своему брату, к великому князю Василию». Вскоре Шемяку покинули почти все его бояре, сам он бежал в Галич, а Василий II вернулся в Москву.

Получив от московского князя в награду за помощь Ржев, Борис Тверской немало помучился, чтоб вступить в обладание им. Ржевитяне не пустили тверитян в город, что принудило их начать осаду, но перед самым штурмом горожане открыли ворота.

Но с этого времени начинается открытое литовско-тверское противостояние. 4 февраля 1448 года литовский воевода взял приступом Ржев, а осенью того же года великий князь Казимир осадил Тверь. 25 марта 1449 года Тверь полностью выгорела от пожара, причем не исключается и связь этой трагедии с новым походом к ней литовцев.

Борис Александрович не дрогнул, сумел возвести новые городские укрепления, заручиться поддержкой князя Ивана Андреевича Можайского и не только заставил Казимира отказаться от кровожадных планов, но и заключил с ним договор, гораздо более выгодный для Твери, чем давний договор с Витовтом.

Вообще можно констатировать, что дипломатический талант Бориса Александровича выделяет его среди всех князей тверского княжеского дома. Отдельные неудачи (ставка на Свидригайла) не умаляют этих достоинств: ведь и в той ситуации он имел чистые помыслы, стремясь защитить славян и православие.

Летом 1452 года двенадцатилетний наследник московского престола Иван Васильевич (будущий Иван III) женился на княжне Марии Борисовне, дочери великого тверского князя Бориса Александровича. Сыновей у тверского князя не было, его жена Настасья умерла за год до этого, и он вскоре женился на дочери князя Александра Суздальского, тоже Настасье. Исследователь истории Тверского княжества немецкий профессор Эккехард Клюг, чей капитальный труд блестяще перевел на русский язык тверской историк Андрей Чернышов, высчитал, что Борису Александровичу Тверскому в это время могло быть около 47 лет. Поздней осенью того же года у тверской княжеской четы родился сын Михаил - как оказалось, последний тверской князь.

С эпохи Бориса Александровича (а 26 мирных лет при одном правителе - это действительно эпоха!) благодаря талантливому автору «Слова похвального» начинает звучать и утверждаться в сознании представление об уникальности тверской земли, тверских государей, тверского народа. Это отнюдь не бахвальство, не стремление возвыситься над другими, а начало долгого пути к адекватной региональной этнокультурной самоидентификации, на котором были и паузы, и поощряемая столицей заниженная самооценка, и, как реакция на нее, - крайность избыточного самовосхваления. Рецидивы того и другого присутствуют в нашем сознании, словах и действиях и поныне. А ведь автор «Слова похвального», как верно подметили за «плетением словес» некоторые историки, всего-навсего стремился приподнять Тверь и поставить ее вровень с Москвой, не более того, и имел на это полное право. Мы не знаем, как отнесся к «Слову похвальному» в свой адрес князь Борис Александрович Тверской, но, думается, он увидел в этом тексте не только панегирик, но и яркий политический и культурный манифест, созданный литератором, мыслителем и патриотом.

Великий князь Борис Александрович скончался 10 февраля 1461 года, и на тверской престол был посажен его малолетний сын Михаил. Через год умер Василий II, и на московский престол взошел его сын Иван Васильевич, деверь юного тверского князя, муж его сестры Марии. Иван III тут же заключил московско-тверской договор, подтверждающий прежние договоренности и именующий двух князей равноправными «братьями». Несколько опытных и мудрых бояр-регентов, в первую очередь Борис Захарьич, умело и осторожно вели тверской челн между мелей и перекатов московской, общерусской и международной политики.

Кстати, если уж мы прибегли к речной метафоре, не лишне будет вспомнить, что именно во второй половине 1460-х годов отплыл из Твери, «от святаго Спаса Златоверхаго с его милостью», вниз по Волге с товарами купец Афанасий Никитин. Он стал первым европейцем, побывавшим в Индии, и оставил о своем удивительном путешествии в восточные страны замечательный дневник-повествование, названный им «Хожение за три моря» и сопоставимый в смысле патриотизма, пронизывающего его, со «Словом похвальным» другого тверитянина, инока Фомы. Только тот писал «Слово» в Твери, а купец Афанасий свое «Хожение» - на чужбине. Но они были земляками и современниками, эти два культурнейших русских человека своего времени!

Между тем, Москва набрала такую силу, что с легкостью стала присоединять к своим владениям кнутом и пряником ближних и не очень ближних соседей. В 1477 году дошла очередь и до Великого Новгорода. Конечно, и до этого тверские бояре переезжали в Москву, а теперь они потянулись туда вереницей. При этом их родовые земли оставались на территории Тверского княжества, и во владениях Михаила Борисовича Тверского зазияли неконтролируемые пустоты. Нельзя упрекать бояр в отсутствии патриотизма, просто так инвариантно сложилась общая политическая ситуация.

Внешне отношения Москвы и Твери были почти идеальны (в стоянии на Угре, которым закончилось татарское владычество, московские и тверские полки стояли рядом), но эта благостность была обманчивой. Иван III ждал лишь оплошки со стороны соседа. В 1484 году Михаил Борисович заключил договор с Казимиром Литовским, чем навлек гнев московского князя и его поход на Тверь. В отчаянии Михаил послал гонца к Казимиру с посланием, в котором призывал того идти войной на Москву. Гонца перехватили, и это - конец.

В понедельник 12 сентября 1485 года московское войско вступило в Тверь. Михаил Борисович с небольшой свитой скрылся от преследователей и добрался до Литвы, где жил еще 20 лет. Как и его счастливый политический соперник Иван III, он умер осенью 1505 года. Это еще одно поразительное хронологическое совпадение, в третьем поколении подряд. На этот раз - последнее: Тверь никогда более не была самостоятельной.

Можно говорить о недальновидности или импульсивности Михаила Борисовича Тверского, но в одном ему не откажешь: он являл собою квинтэссенцию тверского патриотизма и лично защищал княжество и его столицу до последнего дня «тверской великой свободы».